Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Страница 70

– Вы забыли те слова, которые должны были сказать мне?

– Нет, они запечатлелись в моей памяти, – быстро ответила девушка.

– И вы считаете возможным, что они могут закончиться: «Будьте здоровы в наступающем году» или что–то в этом роде?

Елизавета ничего не ответила, а смотрела на него, сильно покраснев.

– Выслушайте меня спокойно, Елизавета, – продолжал фон Вальде, однако сам был далеко не спокоен, и его голос прерывался от волнения: – Человек, которого судьба наградила всеми благами жизни, пренебрег этими преимуществами, когда начал серьезно мыслить. Он создал себе идеал своей жизненной спутницы, однако с течением времени убедился, что этот образ навсегда остался несбыточным идеалом, потому что в поисках его он достиг тридцати лет. И вот, когда всякая надежда была потеряна, блеснула яркая утренняя заря, которая всецело завладела его душой и вместе с тем повергла ее в бесконечное море сомнений, не дающих ей возможности поверить в неожиданное счастье. Елизавета, этот человек нашел драгоценный образ. Удивительно ли, что зрелый человек, не обладающий броской наружностью, недоверчиво и боязливо взирал на другого, отличающегося молодостью и красивой внешностью? Удивительно ли, что из–за одного поступка молодой девушки он на минуту увлекся самыми смелыми надеждами, а в следующее мгновение впал в полное отчаяние? Разве не казалось очевидным, что молодость привлечет к себе молодость. И когда ему сказали, что его обожаемый кумир будет принадлежать другому, то он испил эту горькую чашу до дна и ответил «да», потому что думал сделать приятное для той, которую он втайне любит! Елизавета, сегодня я совершенно уничтоженный стоял в полном отчаянии на пороге павильона. Вы не можете понять, что значит, когда человек видит гибель своих мечтаний и надежд! Нужно ли вам рассказывать о чувствах, волновавших меня, когда вы отвергли знатное имя, и я понял, что ваш союз с Гольфельдом стал невозможен?

Надо ли говорить вам, что только болезненное состояние сестры и мое чувство к вам заставили меня сдержаться и не наказать бесчестного человека в вашем присутствии? Теперь он навсегда уехал из Линдгофа и никогда больше не встретится на вашем пути. Можете ли вы забыть оскорбление, нанесенное вам сегодня в моем доме?

Он давно уже держал ее руки в своих и крепко прижимал их к груди.

Она не противилась и дрожащим голосом ответила утвердительно на его вопрос.

– Итак, моя милая, златокудрая Эльза, забудем все, что случилось между началом и окончанием пожелания. Моя прелестная фея, моя маленькая Елизавета Фербер снова стоит передо мною и повторяет пожелание слово в слово, не правда ли? Ведь я услышу пожелание, то есть последнюю фразу, так неуместно и жестоко прерванную?

– Вот вам моя рука как залог невыразимого счастья, – смущенно пролепетала девушка, покраснев.

– …Я хочу быть твоею на всю жизнь и вечность, – подсказал ей дальше Фон Вальде.

Но напрасно она открывала губы, желая повторить эти слова, так торжественно и с таким чувством произнесенные им. Слезы хлынули у нее из глаз, и она обвила руками шею того, кто с таким восторгом прижимал ее к своей груди.

– Ну вот, мое небесное видение опять покидает меня, – сказал он со вздохом, когда Елизавета осторожно высвободилась из его объятий, – оставь мне хотя бы свою руку, Эльза, мне нужно научиться верить своему счастью. Когда ты сегодня покинешь меня, вокруг моей головы снова сгустится мрак сомнений. Поняла ли ты, что ради меня должна оставить мать, отца и твое родное гнездо там, на горе? Поняла ли ты, что теперь ты моя безвозвратно?

– Да, я это знаю и желаю этого, Рудольф, – сказала она с улыбкой, но твердо.

– Будь благословенна за эти слова, моя любимая! Но ты должна знать всю глубину моего неверия. Не было ли это только жалостью ко мне, заставившей тебя принять мое предложение?

– Нет, Рудольф, любовь к тебе живет в моем сердце с того времени – не странно ли это? – когда я увидела твои гневные глаза и услышала твой голос, неумолимо осуждающий человеческую жестокость и несправедливость. И с той самой минуты это чувство никогда не покидало меня. Напротив, оно все усиливалось и росло, несмотря на мои старания уничтожить его, несмотря на все резкие слова, оскорблявшие меня.

– Кто говорил их?

– Ты сам, ты бывал вспыльчив и очень резок!

– Ах, дитя, то были вспышки неудержимой ревности. Я всю свою жизнь упражнялся в самообладании, но ужаснейшее из всех мучений – ревность превосходила мои силы. И из–за этого моя маленькая девочка хотела закрыть для меня двери рая, которые теперь открываются передо мной.

– Из–за этого? Нет, подобный труд был бы напрасен, так как один твой ласковый взгляд живо исправлял все, но тут вмешивался другой упорный боец – рассудок! Он прекрасно удерживал в памяти все рассказы о твоем невероятном аристократическом высокомерии и упорно напоминал моему сердцу причину, по которой ты отказался от руки фрейлины княгини.

– А, шестнадцать предков! – рассмеялся Рудольф.

– Знаешь, маленькая златокудрая Эльза, это перст Немезиды, – серьезно продолжал он. – Я, во избежание всяких неприятностей, схватился, недолго думая, за первое попавшееся средство, которое, как теперь вижу, едва не отбило мне счастье всей моей жизни. Я был в очень хороших отношениях с князем Л., но пребывание при его дворе в течение некоторого времени стало для меня совершенно отравлено тем, что меня хотели во что бы то ни стало женить. Принцесса Екатерина вбила себе в голову сосватать мне одну из своих фрейлин. Она не допускала мысли, что девушка могла мне не нравиться, так как та считалась первой красавицей и кружила всем головы. Все мои протесты ни к чему не привели, и однажды я решил положить конец этому, объявив, что подобный выбор ее светлости заставит меня лишиться одного из моих имений, так как оно, согласно завещанию моего дяди, должно перейти в казну, если у девушки, которую я изберу себе в жены, не будет шестнадцати предков. После этого заявления все мои мучения кончились. Во всем маленьком княжестве не было такой родословной, И все, конечно, понимали, что я хочу сохранить имение.